Вагит Алекперов: в цене на нефть разум должен превалировать над жадностью.

Вагит Алекперов стоит во главе "Лукойла" уже четверть века и сумел превратить ее в крупнейшую в России частную нефтяную компанию. О своем потенциальном преемнике, политике и геополитике, почему государству не надо часто менять налоги и создавать привилегии для отдельных участников рынка, а также о том, нужно ли продлять сделку ОПЕК+ и почему компания хочет сосредоточиться на трудноизвлекаемой нефти, Алекперов рассказал в интервью РИА Новости. Беседовали Александра Крыжановская и Марина Коцубинская.
— "Лукойл" по капитализации традиционно находится в тройке лидеров, а среди частных российских компаний уверенно держит первое место. За последнюю неделю компания обгоняла "Газпром" и "Роснефть". Как вам удалось этого добиться?
— Сырьевая база и объемы производства "Газпрома" и "Роснефти" гораздо больше, чем у "Лукойла". Сегодня рынок оценивает нашу деятельность по тем результатам, которые мы все эти годы демонстрировали. У нас сегодня самый высокий уровень дивидендной доходности в отрасли.
Наша новая дивидендная политика тоже положительно принята инвестиционным сообществом. Мы продекларировали, что у нас будут индексироваться дивиденды как минимум на рублевую инфляцию вне зависимости от конъюнктуры.
— Мгновенному росту акций компании способствовало решение о погашении казначейских акций и о программе обратного выкупа. С какой целью "Лукойл" совершает эти действия, готовитесь ли вы к какой-то крупной сделке в будущем?
— Естественно, главная задача любого руководителя публичного акционерного общества — повышение капитализации и увеличение доходности для своих акционеров. Это две основы для любой публичной компании. Но "Лукойл" сегодня объявил, что будет развиваться органически. Мы не планируем на данном этапе крупных сделок.
Да, мы будем входить в какие-то проекты, в том числе геологоразведочные, но точечно. Мы будем разделять наши риски с нашими партнерами. Все равно наша главная цель — это сохранить ресурсную базу за счет того, что мы будем вести геологоразведку, приобретать какие-то активы, переводить из категории в категорию запасы, которые мы имеем сегодня. Не ради объемов производства как таковых, а с упором на эффективность и создание акционерной стоимости. Это наша текущая деятельность. Крупных поглощений и слияний мы не планируем.
— На Дне инвестора "Лукойла" 23 марта было сказано, что совет директоров утвердит первую программу buy back в ближайшее время. Когда планируется начать выкуп — в первой половине 2018 года или во второй?
— Это будет зависеть от конъюнктуры. Мы объявили конкретную сумму — 3 миллиарда долларов на 5 лет. Как только мы почувствуем, что рынок диктует нам начало этого процесса, — мы его начнем.
— На какой бирже будете выкупать акции? Если на иностранных биржах, то связано ли это с риском ужесточения санкций?
— Нет, мы сегодня не видим этих рисков. Наши акции ликвидны, достаточно большие обороты торгов. Будем выкупать акции и на международных, и на российской биржах.
— Вы сообщали, что ваша доля в компании после погашения казначейских акций составит не более 30%, вице-президента Леонида Федуна — около 10%. Сколько в результате будет у вас?
— У меня после погашения будет чуть больше 26%.
— На Дне инвестора вы также сообщили, что оформили передачу своих акций наследникам через траст. Понятно, кто будет вашим преемником, есть ли уже кандидатуры на это место?
— Любой руководитель должен думать о будущем компании, о том, кто придет ему на смену. Ничего вечного в этой жизни не бывает. Я буду готовить преемника в ближайшие годы. Но конечно, я хотел бы еще поработать с президентом Путиным. У "Лукойла" и у меня лично сложился прочный диалог с руководством страны, с правительством, что позволило нам 25 лет стабильно развиваться. Для меня очень важно сохранить эту преемственность, после того, как я отойду от операционного руководства.
— То есть разделение для вас функций акционеров и управления — это скорее долгосрочная перспектива?
— Это перспектива трех-пяти лет.
— Возможно, что преемником будет топ-менеджер из компании?
— У нас есть традиция, что все руководство назначается из компании и только единицы приглашаются со стороны. У нас огромный коллектив, высококомпетентные специалисты, которые проходят уникальную карьерную лестницу с подготовками и переподготовками, с учебой за рубежом в том числе. Они постоянно перемещаются, работают во многих отраслях. У нас в ближайшее время намечается достаточное омоложение коллектива. Поэтому есть из кого выбирать.
— Согласно стратегии развития на десять лет, компания намерена сделать уклон на развитие газовых активов в России. Также недавно вы заявили о строительстве крупного газохимического комплекса (ГХК) в Буденновске. В связи с чем "Лукойл" решил развивать данное направление?
— У нас есть соглашение с "Газпромом", которое действует уже почти десять лет, и мы себя достаточно комфортно в нем чувствуем. Экономику наших газовых месторождений мы считаем, исходя из этих соглашений.
Но, конечно, есть желание, чтобы газ был монетизирован с добавочной стоимостью. То есть за счет его превращения в конечный продукт. Поэтому мы сформировали уникальную инфраструктуру на Каспии, построили газопроводы до нашего нефтехимического комплекса "Ставролен". И, конечно, нас подталкивают экономические показатели к созданию там газохимического комплекса.
— Развивать свои газовые активы "Лукойл" намерен преимущественно на Каспии?
— На сегодня — Каспий. В Западной Сибири мы планируем ввести в опытно-промышленную эксплуатацию за этот период два месторождения, там будет стабильный объем производства газа.
— Как идут переговоры с министерствами и ведомствами по изменению условий СРП "Хвалынское"? На какой стадии сейчас обсуждение возможности экспорта газа в Китай? Нашли ли консенсус по этому вопросу с "Газпромом"?
— Мы выступаем за то, чтобы "Газпром" стал покупателем для дальнейшей дистрибуции газа с Хвалынского месторождения. Казахская сторона также согласна с этим. Переговоры идут на уровне министерства энергетики достаточно длительный период времени. Мы надеемся, переговорный процесс реализуется в том, что "Газпром" станет экспортером газа Хвалынского месторождения, потому что через Казахстан может быть открыто новое направление поставок, в том числе и для Китая.
И тогда месторождение сможет получить те экономические параметры, которые позволят начать его разработку.
— Экспорт газа рассматриваете только с Хвалынского месторождения?
— Пока рассматриваем только Хвалынское, потому что это совместное предприятие с Казахстаном, и оно наиболее близко расположено к побережью Казахстана. Конечно, если будут потом возможности, мы могли бы туда подключить и другие месторождения.
— "Лукойл" заинтересован в работе на двух блоках на Каспийском побережье Казахстана. Есть ли уже решения по их реализации?
— У нас есть с казахской стороной договоренность о создании совместных предприятий по двум блокам, которые нам интересны. Я надеюсь, что на следующей неделе буду в Казахстане и совместно с министерствами энергетики, с нашими коллегами мы обсудим вопросы перехода в практическую реализацию двух этих проектов. Сейчас группы готовят технико-экономическое обоснование, проекты контрактов, и я надеюсь, что в этом году мы их подпишем.
— Какие планы по добыче нефти до 2020 года и до 2027 года? Учитывает ли компания на ближайшие три года вероятность продления соглашения ОПЕК+ о сокращении добычи нефти?
— Когда мы говорим про 1% роста добычи углеводородов, мы не учитываем ограничение на основании сделки ОПЕК+. Рост добычи углеводородов будет обеспечен в основном за счет газовой составляющей.
— Прогноз компании по росту добычи углеводородов в этом году на 1-2% тоже не учитывает влияние ОПЕК+?
— Изначально мы считали, что после первого квартала соглашение будет завершено. Сегодня уже тенденция к тому, что оно продлится до конца года. Поэтому прогноз 1-2% учитывает, что соглашение будет действовать до конца года. Я считаю, что была достигнута уникальная договоренность.
Наш министр энергетики, господин Новак, проделал огромную работу, чтобы соглашение было достигнуто. Важный момент и в том, что создан механизм контроля.
Теперь нужно, чтобы это дальше трансформировалось в механизм двойного действия: цена поднялась — надо увеличить объем производства, цена упала — надо сокращать. Механизм должен работать в обе стороны, нельзя стоять на месте. Что мы ждали? Мечтали о 55 долларах за баррель, достигли их. Сказали: "Давайте 60". Достигли 60. Теперь 70, но говорим, что 70 тоже мало. Жадность над разумом не должна превалировать. Мы стимулируем развитие сланцевой нефти? Такими темпами? И эти темпы будут только увеличиваться.
— То есть вы считаете, что продлевать соглашение ОПЕК+ на 2019 год не стоит?
— Нет, я считаю, что организация должна сохраниться, она должна быть гибкая, потому что надо сейчас контролировать остатки запасов нефти. Если остатки будут снижаться, надо гибко реагировать на цену. Как я сказал, нужен механизм двойного действия: если необходимо, снова ввести, может быть, и в бОльших масштабах.
— Если действие соглашения продлят на 2019 год, вы в принципе будете согласны?
— Я соглашусь с нашим министерством энергетики, потому что все-таки доводы, которые они всегда выставляют, — это остатки, объемы производства и потребления — три фактора, влияющие на цену.
— Какую цену на нефть видите оптимальной?
— Я считаю, что 55-60 долларов — это цена, хорошая для отрасли, для нашей страны хорошая. У нас сегодня низкая себестоимость, мы можем быть конкуренты при этой цене. При условии стабильной системы налогообложения.
— Вы говорили, что планируете достичь стопроцентного возмещения запасов. Сколько для этого необходимо прирастить?
— Мы ориентировочно рассматриваем, что за десятилетие нам необходимо прирастить 1,3 миллиарда тонн условного топлива, на эти цифры мы ориентируемся.
— Идут ли сейчас переговоры с ведомствами по либерализации работ на арктическом шельфе?
— Обсуждение вообще не идет. Нам интересны все перспективные регионы. Арктический шельф — это перспективный регион для углеводородов. Он требует изучения, в этом процессе нам, конечно же, интересно участвовать.
— Даже с учетом технических ограничений, которые сложились из-за санкций?
— Вопрос изучения не означает нарушения санкционного режима. Но, к сожалению, закон, который действует, ограничивает наши возможности. Поэтому переговоры сегодня никакие не ведутся. И те блоки, которые были нам интересны, уже переданы правительством "Роснефти" и "Газпрому".
© РИА Новости / Игорь ЗарембоПерейти в фотобанк
Плавучая самоподъемная буровая установка "Арктическая" компании "Лукойл"
— Поскольку компания заявляет об органическом росте, в рамках работы на действующих месторождениях понимаете ли вы, что потребуются новые технологии? Существуют ли они в России?
— У нас есть технологии, которые позволяют работать с любой сложностью скважин: от бурения на воде более 2,8 тысяч метров до добычи на сланцевых месторождениях. Но сегодня на территории России мы даже не говорим о сланце, а о трудноизвлекаемых запасах. Там огромный потенциал.
Мы хотим сейчас усилить свою работу по трудноизвлекамым запасам (ТРИЗ), пройти в ближайшие десять лет уплотняющее бурение наших месторождений для повышения коэффициента извлечения нефти. У нас огромный пласт работ, огромные возможности и по технологической и, самое главное, по ресурсной базе.
Мы даже не говорим о сверхтехнологиях. Уплотняющая сетка — это не сверхтехнология, работы с ТРИЗами — это не сверхтехнология. У нас есть инструментарий, есть лучшие инжиниринговые компании, которые работают на рынке в России — Schlumberger, Halliburton, которые всегда окажут нам сервисную поддержку, поэтому у нас нет здесь ограничений.
— Какие инвестиции в геологоразведку в российские и зарубежные проекты компания запланировала?
— У нас в целом бюджет на геологоразведку составляет около 800 миллионов долларов в год на ближайшие три года. Это и в России, и за рубежом.
— Российские компании, в том числе в ТЭК, вынуждены сейчас работать не только в условиях санкций, к которым уже привыкли, но и учитывать в своих планах геополитику. Эскалация конфликта с Великобританией, которую поддержали США и ряд стран ЕС, повлияла ли на текущую работу компании, скорректировала ли планы? Закладываете ли вы риски неблагоприятного развития геополитической ситуации для России?
— Пока это происходит все-таки на политическом уровне. Мы работаем примерно в 15 странах и не чувствуем на себе каких-либо негативных факторов или факторов, которые бы ущемляли наши интересы. Это не происходит ни в Бельгии, ни в Болгарии, ни в Финляндии, ни в других государствах. Поэтому каких-либо прямых негативных факторов, влияющих на экономические параметры деятельности компании, нет.
Мы не участвуем в политике, и сегодня у нас нет повода сказать, что на нас оказывается какое-то давление.
— На прошлой неделе "Лукойл" опроверг сообщения некоторых иностранных СМИ о том, что компанию могли интересовать услуги британской консалтинговой фирмы SCL Group и ее подразделений, в частности Cambridge Analytica. Откуда вообще могли возникнуть эти слухи?
— Повторю, наша компания никогда не участвовала в политической деятельности: ни на территории России, ни за ее пределами. Мы никогда не были связаны с какими-либо политическими группами. Всегда "Лукойл" был прозрачен, понятен для рынка, для правительств тех стран, где работаем.
Что касается компании, о которой вы говорите, то она никогда никаких услуг нашим "дочкам" не оказывала. И все публикации на эту тему — слухи и домыслы. Мы уже говорили о том, что представители этой и других консалтинговых фирм предлагали нам свои маркетинговые продукты для рекламной кампании сети наших АЗС в Турции. Вы знаете, что это достаточно конкурентный, жесткий рынок. Но специалистов Lukoil Eurasia Petrol их предложения не заинтересовали, и больше никакого диалога не было.
— Говоря о зарубежных проектах, вы сказали, что на них будет направляться 20% капзатрат. Компания намерена расширять свой портфель активов за рубежом в ближайшие десять лет? Выход на какие новые рынки не исключаете?
— 20% — это 1,6 миллиарда долларов в год. У нас есть приоритетные регионы, где мы будем расширять свое присутствие. Мы сконцентрируемся в ближайшие годы на проектах, связанных с геологоразведкой и разработкой месторождений. Мы концентрируемся на Мексиканском заливе, в основном на шельфе, принадлежащем Мексике, где мы сегодня имеем хорошего партнера — компанию ENI. Скорее всего, будем участвовать в новых аукционах на проведение геологоразведки.
Нам интересна и понятна сегодня Западная Африка, потому что мы там сделали много ошибок. Как я сказал, мы переоценили в свое время свои возможности по пониманию этих провинций. Сегодня мы все это переосмыслили, и я надеюсь, что в будущем ни наши геологи, и в том числе я, не повторим эти ошибки.
У нас сегодня хорошие партнерские отношения с компанией Chevron по Нигерии. Сегодня в Гану пришел новый партнер — Aker, который имеет огромный опыт в строительстве и эксплуатации самых тяжелых платформ высокой сложности.
— Вы ужесточили критерии отбора проектов в Западной Африке, в которые можете войти? Компания готова сама входить в них или только вместе с международными партнерами?
— Мы ужесточили критерии отбора за счет того, что улучшили компетенции в подготовке наших проектов, в том числе с участием западных консультантов. И мы на этом этапе будем работать в таких сложных проектах с партнером, потому что у нас есть ограничения еще и по санкциям — доля не более 30%. Поэтому компания рассматривает свои будущие проекты в партнерстве с мейджорами.
— Россия и Сирия подписали дорожную карту сотрудничества в энергетике и электроэнергетике на 2018 год. Планирует ли "Лукойл" привлечь своих специалистов к строительству и восстановлению нефтегазовых объектов в Сирии?
— Мы в ближайшие годы не рассматриваем Сирию как страну для инвестиций.
— Вы на Дне инвестора сказали, что подали для участия в пилотном проекте по введению налога на добавленный доход (НДД) девять участков в Западной Сибири. Какой общий объем добычи на них?
— Из квоты в 15 миллионов тонн добычи в год наша доля где-то 15%.
— На ваш взгляд, на какие моменты стоит обратить внимание новому составу правительства в нефтегазовой сфере?
— Я ничего нового не скажу, только одно: необходима налоговая стабильность и предсказуемость. Невозможно в таких отраслях как наша как металлургия, атомная энергетика, строить перспективу на год-два. Налоговое законодательство у нас слишком часто меняется. Надо утвердить хотя бы пяти-шестилетние налоговые правила.
Посмотрите, что происходило с нашей отраслью в последние годы: больше 40 раз вносились изменения в налоговое законодательство. Поэтому, главное, я хотел бы пожелать, чтобы были приняты долгосрочные правила и правительство четко их придерживалось.
— С учетом того, что "Лукойл" полностью выполнил свои обязательства по модернизации НПЗ, если Минфин добьется снижения вплоть до обнуления экспортной пошлины, как это повлияет на компанию?
— Мы все равно будем работать стабильно, но не получим той премии, на которую рассчитывали, инвестировав деньги. Я считаю, что это будет нечестно по отношению к тем, кто исполнил свои обязательства. Конечно, если правительство так решит, мы будем работать по тем правилам, которые будут приняты им и нашими законодателями. Но это будет несправедливо к тем, кто дисциплинированно выполняет обязательства, взятые перед правительством.
— Некоторые компании связывает введение НДД с принятием мер поддержки для нефтепереработки. У "Лукойла" нет такой потребности, что если будет принята система НДД, то вам потребуется поддержка для НПЗ?
— Нет. НДД не касается нефтепереработки. Мы никогда не просили деньги у государства. Вы хоть раз слышали, чтобы я обращался за какими-то деньгами? Я всегда просил об одном: равные правила для всех. И так оно и было.
У нас не было льгот, у нас особое налоговое законодательство по освоению шельфа, по параллели для Крайнего Севера и по технологическим причинам (это трудноизвлекаемые запасы), но оно для всех одинаковое.
"Лукойл" вкладывает деньги в освоение шельфа и зарабатывает. Но это на основании закона, который для всех. Действуйте! Я им пользуюсь. Но я никогда не просил специальных законов для нашей компании. Или для отдельно взятого месторождения. Я никогда не просил таких льгот.
Сегодня есть отрасль, которая должна иметь единые правила игры. Мы все-таки отраслевая система, мы не отдельно взятые компании. Мы представляем нефтегазовую отрасль России как внутри, так и за рубежом. На всех нас лежит одинаковая ответственность: стабильное обеспечение наших потребителей нашим продуктом. Она одинаковая, что на частных компаниях, что на государственных.
И мы свои функции выполняем и перед населением, и перед министерством обороны, и перед министерством чрезвычайных ситуаций, и перед МВД, и перед всеми остальными нашими потребителями. Хочу еще раз повториться: правила должны быть общеотраслевыми.
НДД — это закон, который стимулирует инвестиции в нефтедобычу. Он не изымает деньги из отрасли. Почему связывают НДД и поддержку для НПЗ? Отмена экспортной пошлины сегодня, в той форме, которая была предложена, изымает деньги из отрасли, над ней надо работать.
Мы тоже не отрицаем принятия новой модели без экспортной пошлины, но давайте ее доработаем вместе, чтобы не было изъятия, а было совершенствование налогообложения, которое бы делало более прозрачным администрирование наших платежей и стимулировало наши инвестиции. Надо за счет увеличения объемов производства качественных нефтепродуктов повышать налогооблагаемую базу. И не надо изымать.
— По вашим оценкам, когда надо решать вопрос обнуления экспортной пошлины?
— Мы считали совместно с Минэнерго, что в 2023 году надо начинать программу, потому что в 2025 году вступает соглашение ЕврАзЭс, которое отменяет экспортную пошлину. К этому времени надо провести мониторинг, анализ, подготовку всех документов.
Там же не только закон нужен, нужны изменения в Налоговый кодекс, требуются нормативные акты, в том числе ведомственные. Это достаточно сложный процесс и нельзя его ускорять, потому что отрасль сегодня — это миллионы людей работающих, миллионы подрядчиков, а еще миллионы поставщиков, которые производят нам оборудование и материалы.
С таким кораблем нельзя раскачиваться: руль вправо, руль влево. Это огромная инерционная махина. От открытия до ввода месторождения — от 7 до 11 лет, нужен стабильный режим для того, чтобы инвестировать десятки, а иногда сотни миллиардов рублей.