Сергей Вакуленко: Новая добыча: каково будущее нефтяной экономики России.

Структура мировой энергетики меняется, но спрос на нефть и газ продолжает расти. Начиная с XIX века человечество каждый год использует больше топлива каждого вида, чем годом раньше
РБК продолжает публикацию совместных материалов с проектом "Россия будущего: 2017–2035". Цель проекта, который реализуется Центром стратегических разработок (ЦСР) совместно с Министерством экономического развития, — очертить вызовы будущего и понять, готова ли Россия на них ответить.
Нельзя говорить о будущем России через 20 лет и обходить тему энергетики. Нефть и газ — это около 80% российского экспорта, около половины доходов бюджета и около четверти ВНП. А ведь к этому стоит прибавить, например, производство азотных удобрений и другие энергоемкие производства, экспортирующие фактически те же нефть и газ, просто в немного переработанной форме и с относительно малой добавленной стоимостью.
В последние годы много говорится о революции в энергетике, которая способна резко подорвать и позиции российского энергоэкспорта в мире, и доходы страны. Как в таких случаях бывает, наряду с истинной информацией и разумными интерпретациями в новостное и аналитическое поле попадает множество мифов.
На энергетическом рынке сейчас наблюдается несколько трендов, ключевые из них четыре:
- рост добычи углеводородов из низкопроницаемых пород;
- появление на мировом рынке большого количества сжиженного природного газа (СПГ);
- быстрое развитие ветровой и солнечной энергетики, озабоченность изменением климата;
- электрификация транспорта;
Это далеко не первый подобный эпизод в истории мирового энергорынка. В 1970-1980 годы технология морской добычи создала два крупных региона-конкурента ближневосточной нефти — Мексиканский залив и Северное море. Тогда же в электроэнергетике мазут для топки заменили природным газом, произошла модернизация автотранспорта, резко снизившая средний расход топлива, в отдельную отрасль сформировались энергосберегающие технологии в производстве и строительстве. При этом революция в энергетике оказалась плодом технического прогресса на многих других фронтах.
Эти процессы частично были ответом на резкий скачок цен на нефть в начале 1970-х, который был вызван сначала утверждением многими нефтедобывающими странами суверенитета над своими ресурсами и обретением рыночной мощи (это позволило диктовать цену), а потом политической нестабильностью во многих нефтедобывающих странах и войнами.
Обвал цен произошел в 1986 году, когда нефтяной отрасли вне Персидского залива предрекали безрадостные перспективы на многие десятилетия. История показала, что жизнь богаче — действительно, сверхдоходы ушли из отрасли, чтобы вернуться 15 лет спустя, в начале 2000-х. С тех пор спрос вырос еще в полтора раза, а нефтяные компании ушли с верхних строчек рейтинга Forbes лишь в последние пять лет, уступив их интернет-гигантам.
Общая закономерность в потреблении энергии такова: начиная с XIX века, каждый год человечество использует больше топлива каждого вида, чем годом раньше. Уголь мог утратить свою значение в пользу нефти, а нефть — в пользу газа, но только в процентном отношении, прирост спроса нивелировал всю межтопливную конкуренцию.
Сланцевый вызов
Технологии сланцевой добычи начали развиваться примерно за 20 лет до того, как стали мейнстримом. Трехзначные цены на нефть обеспечили высокий спрос на услуги нефтесервисных компаний, а также быстрый рост парка буровых и оборудования для гидроразрыва в США. И теперь, благодаря этому парку, американские компании разрабатывают огромные запасы нефти, которые были давно известны, но не считались коммерчески выгодными. В результате США резко восстанавливают свою долю на рынке, развернув многолетний тренд на спад добычи. Насколько далеко может пойти рост сланцевой добычи в США — вопрос пока открытый. Большинство аналитиков сходятся в том, что возможно прибавить еще 2-3 млн баррелей в день к нынешним десяти с лишним миллионам, но потом этот уровень станет удерживать довольно трудно — сланцевые скважины быстро истощаются, соответственно, все больше новых скважин будет идти на поддержание, а не прирост добычи. Тем временем глобальный спрос продолжает расти: сейчас он вплотную подошел к отметке 100 млн баррелей нефти в день и только за последний год вырос на 1,63 млн баррелей с предполагаемым примерно таким же ростом в 2018-м году.
Парадоксально, но в этом отношении история развития американской и российской нефтяной отрасли очень похожи — в нашей стране добыча падала с 1988-го по 2001 год, сократившись почти вдвое. Прогнозы тех лет предполагали, что этот спад уже не обратить. Однако сегодня Россия добывает столько же, сколько на пике 30-летней давности. Впечатляющий рост добычи в последние 7-8 лет связан с масштабным внедрением скважин с длинными горизонтальными стволами (до 1500 метров) и многостадийным гидроразрывом (до 25 стадий). Это американский уровень примерно пятилетней давности. Эти технологии позволили ввести в разработку те участки и горизонты месторождений в Западной Сибири, которые нельзя было рентабельно разрабатывать старыми способами. Отмечу, что Россия практически не добывает из сланцевых залежей, потому что уходить на сланец, пока не выработаны более простые в разработке запасы, нет смысла. Однако Россия сейчас обладает вторым после США парком тяжелых буровых станков и флотом установок гидроразрыва.
Новый рынок газа
Вторым аспектом энергетической революции оказалось бурное развитие рынка СПГ. Долгое время рынка как такового не было — существовали жесткие связки между добывающим проектом, заводом СПГ и терминалом, на котором предполагалось принимать этот газ. Фактически это был аналог трубы, только контрактный. И завод СПГ, и терминал, и танкеры были слишком дорогими, чтобы строить их спекулятивно, в расчете на спотовые продажи и покупки — инвесторам нужны были гарантии окупаемости. Со временем появилось достаточно мощностей в цепочке, чтобы эти опасения стали снижаться. Ключевым событием станет появление на рынке большого количества СПГ из США в 2019-2022 годах. На мировой рынок может выйти до 100 млрд кубометров газа, что сопоставимо с объемами российского экспорта в Европу.
В 2016 году Европа импортировала 50 млрд кубометров СПГ в переводе на трубопроводный газ, а импортных мощностей есть на 160 млрд. Правда, эти мощности распределены неравномерно и сконцентрированы в основном на крайнем западе континента — трубопроводов оттуда в Германию и Центральную Европу, по которым этот газ можно было бы доставить, просто нет. И даже с учетом практически бесплатного сжижения американский СПГ оказывается дороже, чем российский газ. Естественным рынком для американского СПГ оказывается Азия с ее растущим спросом и более высокими ценами.
Появление СПГ меняет существовавшую долгое время концепцию рынка газа как безальтернативной системы, когда решение о закупке у того или иного поставщика создавало отношения сильной взаимной зависимости и риска. СПГ не может конкурировать в Европе по цене с российским газом, но создает ему всегда доступную альтернативу. Это резко сокращает возможности России диктовать цену. Но это дает и сильный переговорный рычаг — всегда можно сказать, что рынок конкурентен, а Россия — отнюдь не монопольный поставщик и не определяет цену. В нынешних напряженных политических обстоятельствах это дает потенциальным покупателям определенный комфорт — решение о покупке газа становится экономическим, а не из сферы политики и безопасности.
Впрочем, сейчас основное внимание авторов энергетических прогнозов приковано не к нефти и газу, а к возобновляемой энергетике. На первый взгляд, прогресс в этой отрасли способен резко снизить, если не свести к нулю, спрос на газ и уголь, а с переходом транспорта на электричество — и на нефть. Так ли это, рассмотрим в следующей статье.